изящные изгибы, неизменная чернота, загадочный силуэт... гондолы. в туманном мареве раннего утра они скользят по водам каналов, словно тени из другого времени. асимметричные, словно вопреки всем законам судостроения, они держатся на воде с грацией танцоров. левый борт на 20 сантиметра шире правого — не ошибка, а изысканный расчёт. благодаря этому гондола не кренится под весом гондольера, стоящего на корме. она движется по воде, как струна скрипки ведёт мелодию — с той же плавностью и внутренней силой. семь метров длины, сотня деталей, восемь видов древесины — от вяза и дуба до вишни и ореха. каждая гондола рождается не на верфи, а в squero — мастерской, где умелые руки превращают деревья в корабль. здесь нет чертежей и точных расчётов — только память поколений, только взгляд мастера, для которого дерево — живой собеседник. в золотой век серениссимы по водным артериям города скользило более десяти тысяч гондол. они были разных цветов, украшены позолотой, бархатом, драгоценными камнями — настоящие плавучие дворцы для соревнующихся в роскоши патрициев. пока в 1562 году дож не издал указ: отныне все гондолы будут только чёрного цвета. так республика боролась с чрезмерной роскошью, грозившей разорить даже богатейшие семьи. но, возможно, была и другая причина — чёрный цвет гондол стал отражением венецианской души, её скрытой меланхолии, её понимания, что даже в разгар карнавала жизнь быстротечна, как рябь на воде канала. ferro — железный нос гондолы, поднимающийся над водой как вопросительный знак, — это не только украшение. шесть зубцов символизируют шесть районов венеции, а изгиб повторяет форму большого канала. но главное — это баланс: ferro весит ровно столько, сколько нужно, чтобы уравновесить вес гондольера на корме. идеальная гармония, как в лучших полотнах тициана и веронезе. гондольеры — особая каста венецианцев. когда-то их было восемь тысяч, сегодня — лишь около четырёхсот, и это делает профессию более престижной, чем должность в правительстве италии. чтобы стать гондольером, недостаточно уметь управлять лодкой — нужно знать каждый камень, каждый изгиб каналов, историю каждого дворца. нужно чувствовать город так, как музыкант чувствует свой инструмент. и, конечно, нужно родиться в семье гондольеров — ведь это искусство передаётся от отца к сыну, как драгоценное наследство. ночь, лунный свет серебрит воды лагуны. гондола скользит вдоль тёмных фасадов палаццо, где за плотно закрытыми ставнями скрываются тайны венецианских семей. единственный звук — мерное всплескивание весла, нарушающее тишину. гондольер, стоящий на корме, видит город иначе, чем все остальные — снизу вверх, словно читая «каменные страницы» древнего фолианта. он знает, где прятался последний дож после падения республики, где назначали свидания влюблённые из враждующих семей, где в тайных каналах до сих пор можно найти следы давно минувших времён. в семнадцатом веке гондола стала чем-то большим, чем средство передвижения. кабина — felze — превратилась в крошечную комнату, укрытую от посторонних глаз. там, под покровом тайны, заключались сделки и признавались в любви, плелись интриги и рождались шедевры поэзии. венецианец в маске мог сохранять инкогнито даже посреди города — стоило лишь нанять гондолу с задёрнутыми шторами. может быть, именно поэтому гондольеры славились своей молчаливостью — они умели хранить секреты лучше, чем монахи-исповедники. сегодня редко увидишь гондолу с felze — туристам хочется видеть открывающиеся виды. но некоторые традиции неизменны: одинокий гондольер на корме, управляющий лодкой одним веслом, без уключины, лишь опираясь на forcola — специальный упор для весла, напоминающий скульптуру модерниста. и, конечно, песни — баркаролы, повествующие о любви и разлуке, о море и ветре, о жизни и смерти. есть что-то магическое в том, как движется гондола. кажется, что она не рассекает воду, а скользит над ней, как по тончайшему льду. её движение бесшумно — лишь мелодичный голос гондольера, поющего старинную канцону.